K Изольде Браун

Изольда Браун, прекрасно утро сие, вы не находите? И неиспить ли нам с вами кофею, о, светлейшая? Я поднимаю шторы, а вы, Изолъда, извольте поднять ресницы, вас уж совсем не видно за балдахином!

Луч восточного солнца прорезает мерцающую полосу на ковру, ах, вы спите? Еще спите? Так извольте потчевать, Изольда, Изольда Браун, небойтесь лучей, уж я-то не дам им порубить ваше прилестнейшее лицо, спите, спите, дорогая моя, и белых свиней не бойтесь, спите...

До чего же прекрасны черты ее лица, взболмошные по-утреннему волосы, хрупкие, тихо посапывающие губы, тонкий, клювоподобный нос. Она как греческая скульптура, и храп ее - соната ля-бемоль мажор. Когда-нибудь я воздвину город на ее плечах, а голова ее будет вместо солнца или вообще вместо неба, опирающегося на древо познания - ее вековечную шею, глаза ее будут небесными светилами, под лучи которых ночями поплетутсся безумные, влюбленные, блаженные, а в парке на левом плече, посреди лабиринта из зеленой изгороли, я поставлю деревянную скамью под керосиновым фонарем, но она, прекрасная Изольда Браун, ничуть не пропахнет керосином; пьянящий аромат ее предплечья, вызывающий приятный хмель, на следующее утро отзываетсся сухим похмельем; а я притаюсь в заповеднике ее волос, отстреливаясь от белых свиней, дабы незнавали страха живущие во граде сем.

Изольда Браун!!! Свист, фанфары! НЕНАДО! Поспите еще минутку, рассвет уж миновал, а я еще дворца на вашей груди непостроил! Опоясанная кружевами отворота лужайка-дэкольтэ, голландский югендстиль, оранжерея в стекле и греческая ротонда на краю оврага, с видом на крыши домов вокруг пуповины.

Изольда Браун, с добрым утром вас, хоть солнце уже взошло! А неиспить ли нам с вами кофею? Сползшая ленточка пенюара обнажила правое ее плече. Вот тут-то я и построю базилику... а где, собственно, должен распологатсся храм? На правом ли плече? И что есть свято? Свято ли правое плече? Уж слишком оно побочно для расположения храма господнего.

Позволите ли вам преподнести? Нет уж, дозвольте поднести кофей в постель.

Десять тринадцать, бурлит кофеварка, Изольда Браун ждет, а я ей не только кофе поднесу, я так же и бисквит, и сахарницу, хоть знаю, что сахаром она принебрегает, да я сам весь этот сахар сьем, ежели так ей будет угодно, а кофе подам в постель.

Налью в постель горячего кофею. Серебряный поднос, непременно серебряный поднос. Десять двадцать одна, Изольла Браун скидывает шелковое одеяло, роковое движение, легкой походкой она будто плывет к балкону, ноги ее кажутсся хрупкими и непрочными. Берегитесь, Изольда, кричу я ей вдагонку, она не оборачиваетсся, а я все кричу - берегитесь белих свиней, будте крайне осторожны - ее обнаженные лопатки плавно покачиваютсся втакт шагам. Я выбегаю на балкон первым, дабы удостоверитсся, что белые свиньи на безопасном расстоянии и подстелить ей подноги персидскую дорожкую

А на плечах ее будут строитсся жилищние дома - парадные арки, бельевые веревки, натянутые от окна к окну, голуби на чердаках и высокие громоотводы, стремящиеся ввысь.

Изольла. Вот вы стоите и слепо глядите в безсмысленную даль, тыкаете пальцем в пупок, а там фонтан с гранитовыми амурчиками, а вокруг музей, театр, опера; пойдемте-ка, Изольда, белые свиньи все же крайне оласны.

Храм, пожалуй, надобно строить там, где сердце, а где оно у вас, где оно, я вас спрашиваю?!

Двенадцать ноль пять, мы сидим на веранде; зачем вам, дорогая Изольда, удушать себя атласными бантами и бриллиантовыми ожерельями? Мне уж совсем невидно ваших ушей под прядями, Свет-Изольда, позвольте поковырятсся в вашем ухе! А вы помните, как письма приходили вашей любезнейшей матери из деревни, как она, в перчатках белого бархата, зырила в лорнет и вполголоса чла - “МАМА. У НАС ЕСТЬ ПОШЫНО”, выведенное корявым детским почерком, а ПОШЫНО - это значило - пшено, из которого приготавливалась примитивнейшая пошыничная каша, дабы голод углушить, и у вас оно было, ПОШЫНО, а ведь до этого толоко снилось! Помните? И это были вы, моя любезнейшая Изольда Браун, а к вам тогда непролегала никакая железная дорога, а ведь была бы, так я б к вам тотчас же рванулся, однако же небыло ничего. Ничего небыло.

И вот знаете что? Железную дорогу мы вдоль позвоночника проведем, и вокзал с башенкой и перронами деревянными, и вот тогда я поеду, поеду прочь от квартальной суматохи и бутиков - трактиров.

Ровно час. Она подобна куску мела, она бледна и безмолвна, но стоит провести Изольдою Браун по доске, и выразить можно все на свете, и потому же талия ее будет опоясяня предупредительными щитами -Берегитесь белых свиней!

Опасайтесь свиней, Изольда Браун, я вас заклинаю! Белые свиньи не дремлют ни секунды, они лишь выжидают момента, и мы-то в целом бессильны, ведь рано или поздно они возьмут над нами верх! Тем ни менее - опасайтесь и будте осторожны!

Следует выстроить защитные сооружения в виде фортификаций где-нибудь на Венеровом бугру, дабы свиньи не приближались к городу Изольде Браун. По мне - так пускай весь мир покоряют, но город Изольду Браун не отдам!

Никому не отдам город Изольду Браун, даже вам самой, Изольда, НИКОГДА, ВЫ СЛЫШИТЕ, НИКОГДА!

Четырнадцать четырнадцать. Ладно, пусть я выжил из ума, пусть, думайте же вы, о, привосходнейшая из привосходнейших, как вам угодно. Вы можете попросить меня удалитсся сию же секунду, но уйду я все равно вслед закату, ибо буду я девять часов напролет завязывать шнурки, дабы глядеть все это время на ваши розоватые колению А не находите ли вы, что на них можно основать расставной мос, с фонарями, которые послужат так же и местом тайных встреч для тех самых слепо влюбленных, а под мостом смогут смогут проходить линкора и бригантины, а ваша голова будет светить им как полная луна?

Пятнадцать тридцать две. Ваша голoва, надвисающая над моей, занимает добрую половину комнаты, вы ввинчиваете папиросу в длинный мундштук, подносите к хрупким губам. О, Изольда, Изольда Браун, уголков этих самых губ касаетсся усталая полуухмылка, берегите губы, Изольда, голгву берегите! И вообще - давайте уедем куда-нибудь, перетянем ремнями чемоданыи просто так вот уедем. Куда? Ну, допустим, в деревню-захолустье, где тихо, где кукушки дни щитают; Европа - скука, Азия - страсть, а мы, вот, посреди всего как на экваторе... ТИХО!

Не крехтите, жемчужина вы моя...

Двадцать минут пятого. В камине глаза. Белые свиньи? Изольда Браун, поидемте, здесь не безопасно... Чемоданы, вещи, быстрее, Изольда!

От пота рука ее влажна и неприятно скользка. Четверть седьмого. Зябкое кафэ на окраине. Надуйте-ка щеки! Вот на них вот я построю особнякни для кого. Всегда и везде должно оно быть - место ни для кого. И даже ветер вашего дыхания не проберетсся туда; вот оно, вот оно, единственное укрытие от всякой грусти и скверна, никому

Недоступное, нет, Изольда, я не плàчу, я НЕ ПЛАЧУ!

Сигарный дым глаза режет. Вы пейте, пейте, я тут сбегаю... Сбегаю, сбегаю, НЕТ!!! Не пейте коньяку, я не оставлю вас, Изольда, о, приворожительнейшая из приворожительнейших, они там, они ждут, когда оставлю вас, белые свиньи ополчились на горизонте, пейте, пейте коньяк, официант, ОФИЦИАНТ, Дама еще коньяку требует! Много коньяку! Море коньяку!

Без четверти восемь. Она пьяна. Ее глаза будто ослепли. От нее разит перегаром, и все же она прекрасна. Она жива, все еще жива, и белые свиньи ополчились на горизонте, Изольлу Браун укачивает, проводник жестикулирует свиньи, свиньи, белые, стаи белых свиней, гарнизоны, дивизии белых свиней, свиньи, свиньи по всюду, все плацкарты заняты, нет, НЕТ, я не поеду без вас, Изольда Браун! Мост разводят! МОСТ РАЗВОДЯТ, чуствуете, Изольда? И дирижабль, вон, над крышами проплыл, и вы уже не Изольда Браун, вы ГОРОД Изольда Браун, город со всеми проводами, парками, вышками и громоотводами.

Двадцать один ноль ноль. Билет в Изольду Браун. Мелькающая акварель за окном, поезд, мчащийся вниз по позвоночнику, обгоняет стаю белых свиней, а я, право, еду сейчас в этом тесном купэ, так и не нашедше вашего сердца, не воздвинувши на нем храма, а вы, Изольда Браун, о, яснейшая из лучезарнейших, мчитесь и кричите во глазу локомотива - БЕЛЫЕ СВИНЬИ, БЕЛЫЕ СВИНЬИ,- и брызжите горькой слюною...

И я люблю вас, Изольда Браун, о, слюнявейшая из локомотивов, и вы мчите меня вниз по позвоночнику, а там, в деревне, у меня ПОШЫНА уж не будет, но вы ждите, ждите, Изольда, я отправлю вам телеграмму, я пошлю к вам почтовую птицу; но вы берегитесь белых свиней, и прощайте, моя дорогая Свет-Изольда Браун. Прощайте.

Мой локомотив! Пишу при свечах. Солнца не вижу. Нам выдают по 500 грамм хлеба. Прошу надбавить еще 300. Получитсся 700, и я смогу существовать.